Ни о какой безапелляционности в моих высказываниях не может быть и речи!

В 2150-м году, в своем прославленном критическом издании стихов Бродского, редактор Ц. написал в комментарии к строкам

Я всегда твердил, что судьба - игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.

"Исследователи не пришли к общему мнению по поводу смысла трудной для интерпретации четвертой строки. В первую очередь неясно, какова ее связь с третьей строкой, в которой говорится о "готическом стиле". Готами в те времена называли людей, ходящих предпочтительно в черных одеждах и предпочитающих мрачные песни и 2D-фильмы, наполненные мотивами смерти и декаданса. Но каким образом принадлежность к готам означала способность "торчать", и о каком "уколе" идет речь? Возможно, речь идет о какой-нибудь принятой в компании друзей Бродского ходячей шутке в адрес готов, которая не дошла до нас, и тогда смысл этой строки навсегда останется туманным. М. предлагает считать, что готы выделялись, т.е. 'торчали', среди толпы других людей - черным цветом своей одежды. К сожалению, эта версия, сама по себе не весьма убедительная, оставляет неясными слова про укол. Споры специалистов продолжаются."

Следующее слово в дебатах о смысле этих строк принадлежало критику К., опубликовавшему в 2162-м году статью под названием "Гот, да не тот: к прочтению четвертой строки "Я всегда твердил, что судьба - игра" Бродского". К. указывает вначале на то, что помимо обычного значения, связанного с молодежным стилем, готами в то время называли также древнее племя германцев, отличавшихся особой воинственностью (ср. слово "победит" в тексте). Тем не менее, споря с самим собой, К. заключает, что "готический стиль" вряд ли относится к военной стратегии готских племен; скорее речь идет об определенном стиле в искусстве 12-15 веков в Западной Европе, который, как доказывает К. с помощью многочисленных цитат из сохранившихся источников, до середины 21-го века называли "готическим", несмотря на то, что он не имел прямого отношения ни к древнему племени готов, ни к молодежному стилю 20-го века. Почему именно этот стиль называли готическим, остается неясным, но сам факт не вызывает сомнений. "Торчать" в таком случае могло относиться к характерным высоким и острым шпилям и башням зданий, построенных в этом стиле; они как бы торчат посреди окружащих их низких и менее островерхих строений. Тем не менее, и эта интерпретация оставила без объяснения слова про укол.

В 2173-м году молодой критик С., известный в первую очередь своей монографией о поэзии Хвепса, и вообще не известный в качестве бродсковеда, привлек всеобщее внимание обширной статьей "Эти ноги на мои бы плечи! Сексуальные мотивы в творчестве Бродского". С. отыскал и проанализировал несколько десятков мест у Бродского, где сексуальные намеки, каламбуры и скрытые цитаты оставались до того непонятыми и необъясненными. Сексуальный подтекст таких фраз Бродского, как "сухо и горячо", "извиваясь ночью на простыне", "ты с ней спал еще", "хрюканье свиней", мы понимаем теперь именно благодаря огромной работе, проделанной С. Что же касается четвертой строки, С. оказался первым критиком, предложившим удовлетворительное объяснение "уколу", причем одновременно с "торчать'.

С. отметил важность в этом контексте древнего способа повышения потенции, при котором в половой член вводилась специальная инъекция ("укол"), в результате которого возникала эрекция ("торчать"). Таким образом, С. предложил считать четвертую строку сексуальным намеком на популярный во время Бродского способ лечения импотенции. Сам по себе глагол "торчать" специально многозначен, ведь не сказано, что торчит именно половой член. Но в сочетании со словом "укол" у современников Бродского неизбежно возникала ассоциация с хорошо известной им врачебной процедурой, и они тут же понимали, о каком "торчать" шла речь. Налицо хорошо известная нам манера Бродского не проговаривать до конца, оставлять важные слова и обстоятельства несказанными, но хорошо понятными читателям из контекста. Именно то, что С. удалось прочитать эту строку как такую знакомую нам, такую "бродскую" игру с читателем, делает его интерпретацию особенно убедительной. Что же касается третьей строки, то из существующих версией того, что означает "готический стиль", С. предлагает выбрать мнение критика К. Именно сравнение "торчащих" в небеса готических шпилей и "торчащего" в результате укола полового члена придает, по мнению С., окончательную целостность и законченность этим строкам.

Редактор Ц., уязвленный тем, что он назвал "разнузданным полетом воображения С.", написал длинный разгромный отзыв на его статью. Увы, отзыв этот содержал в основном риторические изыски и плохо скрытые личные нападки - и очень мало критики по существу. Ц. удалось оспорить выводы С. лишь в отношении двух-трех аллюзий Бродского - и это из десятков сексуальных аллюзий, раскрытых С. Одним из таких мест, тем не менее, оказались обсуждаемые строки, касательно которых Ц. язвительно заметил, что дескать даже школьник может въять популярную в последнее время вирту "Историческую сексологию 18-21 веков, с полным погружением и групповыми упражнениями", и узнать из нее, что в эпоху Бродского потенцию регулировали таблетками, известными под названием "Виагра", а вовсе не "уколами".

Ответ С., довольно мягкий и спокойный (особенно учитывая яростную риторику отзыва Ц.), поставил точку в дебатах 2170-х о сексуальных подтекстах у Бродского. С. поблагодарил Ц. за его внимательный разбор, не преминул похвалить легендарное уже к тому времени критическое издание 2150-го года под редакцией Ц., а затем быстро и убедительно разбил наголову все его претензии. О сексологии и "Виагре" С. заметил, тщательно избегая излишней иронии, что популярные вирты не могут считаться авторитетными источниками в вопросах сексологии. Далее С. процитировал несколько статей сексоисториков, которые, как оказалось, еще в 2140-х убедительно доказали, что "Виагра" вошла в широкое обращение лишь в 1998-м году, на пятнадцать лет позже предполагаемой даты написания стихотворения "Я всегда твердил, что судьба - игра". Даже если датировка стихотворения неверна, заметил С., мы все же знаем совершенно достоверно, что в 1998-м году Бродского уже не было в живых. А до "Виагры" именно инъекции были самым надежным способом лечения импотенции, о чем тоже существует обширная сексоисторическая литература.

Блестящую интерпретацию С. теперь можно считать последним словом критики в анализе этих трудных строк Бродского. Ее авторитет остался непоколебим с 2170-х годов и до нашего времени. Нельзя сказать, чтобы совсем не было попыток предложить новые интерпретации этих строк, но все они, по сравнению с прочтением С., были откровенно неубедительны, натянуты, а главное - не было в них той очевидной "бродскости", которую каждый чувствует в прочтении по С. Упомянем вкратце две такие попытки.

В 2224-м году Т. предложил модифицировать версию С., оставив без изменения смысл "готического стиля" и "торчать", но "укол" понимать в смысле "укол совести", что, по мнению Т., могло быть понятно читателям из контекста. Таким образом поклонники именно "готического стиля" получают, в интерпретации Т., возможность "торчать", т.е. заниматься сексом, без уколов совести. Однако почему именно им дана такая способность Т. не смог объяснить, да и примеров использования слова "укол" отдельно в этом смысле тоже не нашлось.

В 2236-м Г. обратил внимание бродсковедов на словарь сленга, изданный в эпоху Бродского; в нем слову "торчать" приписывается значение наркотического наслаждения. Согласно версии Г., четвертую строку следует понимать как способность достигать такого наслаждения, не используя при этом собственно наркотические вещества (которые в то время зачастую вводили инъекцией под кожу). Эта версия, хоть и нельзя отказать ей в остроумии, не выдерживает критики сразу по двум причинам. Во-первых, остается непонятной связь с "готическим стилем" в любой из возможных интерпретаций - ведь не готические же здания, например, получают наркотическое наслаждение? а если не они, то кто и почему и какая связь с ними? И, во-вторых, у нас не сохранилось никаких сведений о принадлежности Бродского к сообществам потребляющих наркотические вещества, каковые сообщества в его время были запрещены законом, преследовались властями и существовали подпольно. Можно предположить, что среди их членов, как часто бывает в подпольных сообществах, существовал свой особый жаргон, в котором особое значение получило слово "торчать" - но каким образом мог знать о нем Бродский? И даже если бы он случайно знал о нем, стал ли бы он употреблять его, понимая, что почти всем его читателям оно будет совершенно непонятно? По всем этим причинам версию Г. тоже следует отвергнуть.

Как уже указывалось выше, классическое прочтение С. не потеряло своей красоты и убедительности и в наши дни, и именно так мы понимаем, цитируем и продолжаем любить бессмертные строки стихотворения "Я всегда твердил, что судьба - игра."